По горным тропам. Форель
Наконец-то я дождался этого счастливого времени! Больше не нужно было, задыхаясь, карабкаться вверх. Наоборот, теперь ноги сами бежали вниз, и все время приходилось упираться палкой, чтобы не разбежаться и не покатиться под гору.
Спуск с вершины Абаго занял всего каких-нибудь двадцать минут. А на восхождение я потратил больше двух часов. Если так пойдет и дальше, через два — три часа мы будем уже дома.
Но я в этом очень ошибся. Так легко было спускаться только первые три — четыре километра, а потом икры ног и связки в коленях устали от непрерывного напряжения и начали болеть, чем дальше, тем больше. Вскоре я уже не знал, что же легче: взбираться вверх или спускаться вниз. Подбадривала только сознание, что с каждым шагом мы приближаемся к дому, где можно будет уж как следует отдохнуть.
Наконец, будто ниточка серебра, заблестела внизу горная речка.
— Хотите форель поудить? — предложил Альберт.
И вновь как рукой сняло всю усталость, даже ноги перестали болеть.
— Конечно, хочу! — с радостью ответил я.
— Только с заходом на речку километра четыре крюку дадим.
— Ну так что же? Я совсем не устал.
Альберт хитро поглядел на меня и свернул в сторону, вниз к реке.
— А где же мы удочки и червей найдем?
— Все будет. Лески, крючки со мной, червей я тоже на всякий случаи прихватил из дому, а удилища из орешника срежем.
С трудом пробираясь сквозь заросли рододендрона, мы спустились к горной речке. Она неслась по камням, бурля и пенясь; но местами вода разливалась в небольшие, глубокие омуты; здесь течение было хотя и очень быстрое, но все же вода не бурлила и не кипела, как на камнях.
Альберт быстро вырезал из орешника два удилища, привязал к ним лески с крючками и тяжелым свинцовым грузилом. Мы надели на крючки червей и, стоя на прибрежных камнях, закинули удочки в прозрачную, как стекло, быструю воду. Ловить приходилось стоя. Лесу, несмотря на тяжелый груз, быстро сносило водой.
Переходя с камня на камень, мы закидывали удочки в каждый омут, а добычи все не было.
Но вот Альберт подсек, и на прибрежных камнях забилась первая пойманная форель. Я никогда еще не видел этой рыбы. До чего же она была красива — светло-серебристой окраски, с пурпурно-красными пятнами по бокам.
Мы положили добычу в мешок и продолжали ловить. Вскоре Альберт поймал вторую и третью рыбу: все ровные, граммов по двести. А у меня даже поклевки не было.
— Вы слишком низко удилище опускаете, у вас червяк к самому дну тащится, — сказал мне Альберт. — Поднимите повыше, чтобы приманка примерно на четверть ото дна плыла.
Я последовал его совету и наконец почувствовал поклевку. Подсек, леса натянулась. Где-то в глубине рвалась сильная рыба.
«Как бы не упустить! Ведь это моя первая добыча». Я осторожно потащил к берегу.
Вот над водой сверкнула пойманная рыба и забилась на прибрежных камнях. Я — к ней, а она — с камня и в воду, так и ушла.
Стыдно сказать, но я чуть не заплакал от досады. А главное, Альберт даже не посочувствовал моей неудаче. Ему-точто! Он уже сколько их здесь переловил, а я только одну, да и ту упустил.
— Ну, не горюйте, я вам сейчас другую поймаю, — весело сказал он, закидывая свою удочку в речку. — Вот, глядите, сейчас вытащу.
И действительно, не прошло и минуты, как он подсек и потащил. Но что это? Или крючок зацепился за камень?
Удилище согнулось в дугу. Нет, это рыба, да какая сильная! Вот она бросилась вниз по течению, повернула на самую быстрину, к камням. Сейчас оборвет леску или сломает удилище. Одним прыжком, не хуже тура, Альберт перескочил на соседний камень, ближе к середине реки. Он отпустил рыбу насколько хватало лески и стал осторожно заворачивать ее снова к берегу.
Я стоял, бросив на камни свое удилище, готовыйвсей душой прийти на помощь товарищу. Однако помочь было нечем.
Сильная рыба опять заходила по омуту. Но она, видимо, приустала и уже не рвалась на быстрину. «Неужели удастся поймать такую рыбину? Как же ее вытаскивать? Ведь у нас даже сачка нет!»
Альберт осторожно подвел добычу к своему камню. Вот он становится на колени, перехватывает леску рукой, наклоняется к самой воде... У меня даже дух захватило.
Альберт опускает в воду руку, что-то хватает. Раздается плеск. Еще миг — и счастливый рыболов, торжествующий, стоит во весь рост на камне, крепко держа в руках огромную форель.
— Вот это рыбина! На кило, не меньше, потянет! — радостно кричит он.
— Осторожнее, бросайте ее на берег! — отвечаю я.
— Ничего, теперь не уйдет...
Альберт примеривается, чтобы перескочить обратно на берег, скользит, взмахивает руками и вместе с рыбой летит с камня прямо в ледяную воду.
— Ушла, ушла! — задыхаясь, кричит он, весь мокрый, дрожащий выскакивая на берег.
Я понимаю его горе. Упустить такую добычу, да еще по собственной неосторожности! Нужно было бы сразу бросать ее на берег, а не жонглировать на скользком камне. Но я, конечно, не говорю об этом. Мой товарищ и без того наказан.
— Никогда таких еще не ловил! — не может успокоиться Альберт.
Он весь дрожит как в лихорадке, и трудно сказать, от чего именно: от ледяной ванны или от пережитого огорчения.
Мы быстро разводим костер. Хорошо еще, что в мешке есть взятые для ночевки ватные брюки и куртка.
Через минуту Альберт, уже переодетый, сухой, греется у костра. Но разве может огонь согреть и залечить разбитое сердце рыболова? Мы оба молчим и грустно глядим на холодные, прозрачные струи, где исчезла и уже больше не покажется красавица рыба.