По горным тропам. Олений рев

Барак устроен наблюдателями заповедника для ночевок я укрытия в ненастную погоду. Это небольшое строение без окон, сколоченное из досок, с земляным полом. Вместо печки для отопления и приготовления пищи в бараке прямо на земле раз­водят костер. А дым выходит в специальное отверстие вверху в виде слухового оконца.

С величайшим наслаждением я наконец-то сбросил с себя заплечный мешок, снял ватную куртку и растянулся на земле около барака. Но Альберт, видимо, не чувствовал усталости после такого подъема. Он как ни в чем не бывало взял топор и пошел в лес заготовить топливо на ночь.

Когда мы развели костер, в бараке сделалось очень жарко; пришлось совсем раздеться, как летом.

Жаль только, что дым шел не кверху, в предназначенное для него отверстие, а расстилался по всему помещению и невыно­симо щипал глаза. Однако, невзирая на это маленькое неудоб­ство, мы отлично поужинали, напились чаю, и я, к своей радо­сти, почувствовал, что усталость почти совсем прошла, только немного болели ноги. «Ну, это тоже к утру пройдет. Значит, ура! Завтра полезу на самую вершину горы. Может, что-нибудь и посчастливится увидать».

Напившись чаю, я вышел из барака и засмотрелся. Насту­пала ночь, тихая осенняя ночь в горах. Ни одна веточка не колебалась от ветра. Только где-то далеко внизу монотонно шумел поток.

Большая, почти полная луна освещала вершины гор. Одни из них, покрытые лесом, угрюмо темнели, зато другие, засне­женные вершины будто светились сами холодным голубым све­том. А как чист, как прозрачен воздух! Хотелось вздохнуть по­глубже еще и еще.

Вышел из барака и Альберт.

— Нигде не слыхать? — спросил он.

— Кого не слыхать?

— Оленей. Они в сентябре — в октябре всегда ревут, осо­бенно в эту пору, когда стемнеет. Иной раз и ночью ревут, оленух к себе подзывают.

О том, что у оленей осенью брачная пора, я отлично знал, но как-то упустил это из виду. Зато теперь мне очень хотелось послушать призывный клич этих осторожных лесных красав­цев.

Я уселся возле барака и стал терпеливо ждать. Альберт то­же немного посидел, но потом ушел спать. Прошел час, другой... Кругом стояла мертвая тишина: ни единого звука, кроме отдаленного шума воды.

«Нет, видно, рев уже кончился в сентябре», — подумал я, отправляясь в барак на отдых. Однако заснуть мне скоро не удалось, было очень душно. Наконец, промучившись более по­лучаса, я уткнулся лицом в стенку. Через щели шел чистый воздух, и я, отдышавшись от дыма, крепко заснул.

Проснулся я от какого-то странного звука. Наверно, это Альберт застонал во сне. Я прислушался. Странный стонущий звук повторился. Только он доносился снаружи, издалека. Я мигом встал, потихоньку открыл дверь и вышел из барака.

По-прежнему светила луна, блестели вершины гор; кругом была такая же тишина. Но вот откуда-то снизу, из темнойлесной глуши, снова послышались те же странные звуки: сперва будто кто-то громко откашлялся, а потом затянул низкую, протяжную ноту. Вдали отозвался другойтакой же голос, только значительно тоньше. И третий проревел где-то уже со­всем далеко. Эта перекличка таинственных лесных голосов продолжалась несколько минут. Потом все смолкло.

Легкий скрип двери заставил меня обернуться. В дверях стоял Альберт: оказывается, он тоже проснулся и слушал.

— Три оленя ревут, — тихо сказал он. — Один совсем близ­ко. Завтра пойдем — увидим его точок.

— Это что же: место, где он ревет?

— Ага. Каждый олень свое место облюбует. Там у него, значит, игрище. Только тот, который без оленух по всему лесу шляется, и ревет.

Мы послушали еще немного. Олени больше не ревели.

— Значит, кончили. На заре опять заиграют, — сказал Альберт. — Пойдемте спать, теперь до утра немного осталось.

Действительно, мне показалось, что я только что лег и за­крыл глаза, а Альберт уже будит меня:

— Вставайте, времени терять нельзя.

Мы наскоро закусили, оделись потеплее и вышли из барака.

Занималась заря. Луна уже почти не светила. Небо было зеленоватое, прозрачное, и на нем неясно белели снежные вер­шины гор.

Мы прошли вдоль опушки, стараясь шагать как можно ти­ше, и вошли в лес. Примерно в этом месте ревел ночью бли­жайший олень.

Альберт сделал мне знак рукой. Я остановился и стал при­слушиваться. В лесу кое-где пятнами белел снег, но было теп­ло. Все это очень напоминало нашу раннюю весну и охоту на глухарином току. Там тоже встаешь до света, идешь в лес и, замирая от волнения, ждешь, когда затокует глухарь.

Вдруг где-то невдалеке послышался хруст валежника, за­тем раздался короткий, глухой кашель и в следующую секун­ду — низкий, протяжный рев.

И вот, так же как на глухарином току, Альберт стал быстро и осторожно красться под эту «звериную песню». Я старался не отставать.

Голос замолк, и мы остановились в ожидании. Прошло не­сколько минут. Вдали, в лесу, заревел второй олень. Наш ото­звался. Мы продвинулись вперед на несколько шагов.

Так, осторожно пробираясь вперед, мы вышли на крайне большой поляны. И тут Альберт неожиданно припал к земле и, уткнувшись в нее лицом, заревел, совсем как олень.

Но ведь эта поляна принадлежит другому оленю, здесь его точок. Как же смел пришелец явиться сюда, да еще подавать свой голос? В тот же миг в лесу послышался громкий хруст сучьев, и красавец олень выскочил на поляну. Он стоял, осма­триваясь по сторонам, и чутко прислушивался. Потом неожи­данно шагнул вперед, замотал головой и начал изо всех сил бить рогами и ломать какое-то деревце.

Расправившись с ним, он остановился и, вытянув вперед голову, «загукал» и громко, протяжно заревел.

В это время на ту же поляну одна за другой вышли три оле­нухи. Они спокойно разбрелись в разные стороны и стали пощипывать завядшую траву.

Мы сидели, затаившись в кустах.

Самец-олень с минуту постоял на месте и потом уверенно направился в нашу сторону.

Сознаюсь, мне стало не по себе. Я невольно взглянул на де­рево, исковерканное могучим животным. А что, как он и с на­ми так же расправится? Ведь в зоопарке олени в этот период частенько гоняются за людьми.

Вот рогатый богатырь вышел на середину поляны. Теперь от него до нас не более ста шагов.

Олень, видимо, снова стал приходить в возбуждение, начал рыть копытами землю и мотать головой. Потом опять вытянул шею, готовясь зареветь.

Но в это мгновение что-то произошло: одна оленуха стрелой бросилась в лес, все остальные и сам олень — следом за нею. Только треск по лесу пошел.

— Нас учуяла, — сказал Альберт, вылезая из куста. — Все дело сгубила, а то бы он близко подошел. Ветер-то от него на нас, он и не чует. Эх, жаль, не вышло дело!

А я, признаюсь, не очень жалел о том, что рогатый илесной великан не подошел к нам. Кто знает, что было у него на уме!