По горным тропам. От Майкопа до Гузерипля

Много самых различных мест объехал я за всю свою жизнь, а вот на Кавказ впервые попал толь­ко в 1954 году. В октябре я поехал в Кавказский заповедник.

Управление заповедника находится в Майкопе. Это чудес­ный городок: белые домики с зелеными ставнями; возле каждого домика сад. Улицы прямые, широкие, все сплошь обсажены деревьями.

Когда я приехал, было тепло совсем по-летнему, но листва на деревьях уже начала вянуть. Желтые листья висели на кон­цах ветвей, падали на тротуары, на мостовую. Ярко светило солнце, и от золотой листвы весь городок казался еще светлее и наряднее.

Но как ни хорош Майкоп в осенние дни, мне все же хоте­лось поскорее попасть в горы, в леса. Поэтому, договорившись с директором заповедника о плане маршрута, я в эту же ночь выехал на местном поезде в Коджах — последнюю станцию в самом предгорье.

Сидя в вагоне, я невольно прислушивался к разговорам со­седей. Вместе со мной ехала партия лесостроительных рабочих. Они разговаривали о своих обычных делах, о лесах, о высоко­горных пастбищах, о трудностях работы в горах. В их разгово­рах то и дело слышались такие слова, как «альпика», «субальпика». И мне как-то странно и непривычно было слышать этимудреные словечки, сказанные вскользь, между прочим. До сих пор я слышал их только в университете или на заседаниях научных обществ. Их произносили ученые сотрудники высоко­горных экспедиции, — произносили внушительно, так, что слу­шатели чувствовали невольное уважение и к этим словам и в особенности к людям, которые побывали в таких заоблачных высотах. А здесь, в прокуренном махоркой вагоне, те же сло­ва произносились, как что-то самое обычное, повседневное.

Сидел на лавке против меня какой-то парень и рассказы­вал своему соседу:

— Прорубили мы просеку в кустарнике. Жара, а воды нет. Так и пришлось лезть в субальпику, там еще снег кое-где ле­жал. Ну, значит, напились «суворовского чайку» — водички, отдохнули малость — и опять вниз, за работу.

Я слушал эти рассказы и радостно думал о том, что через день-два и сам побываю в таких же местах.

Ночью поезд пришел в Коджах. В полнейшей темноте я кое-как добрался до небольшого домика — базы заповедни­ка — и лег спать.

Настало утро. Я выглянул в окно. Сплошной туман завола­кивал всю окрестность. Я быстро оделся и вышел во двор.

Двое рабочих заповедника запрягали в повозку пару лоша­дей. Через полчаса мы тронулись в путь.

Туман к этому времени постепенно рассеялся, выглянуло солнце, и я первый раз в жизни увидел горы Кавказа.

Они были сплошь покрыты лесом и расписаны всеми цве­тами осени.

Опередив нашу подводу, которая еле ползла по камням и выбоинам, я ушел далеко вперед. Я осматривался по сторонам и не мог поверить своим глазам. Сколько раз видел я на картинах изображения Кавказских гор, и как мало походило это на настоящие горы!

Я родился и прожил всю жизнь на равнине, среди рязан­ских, тульских полей и лесов. И вдруг — словно сказочный ве­ликан сдавил, смял в складки привычную мне ровную землю. Лес и долины вздыбились вверх, к небесам, а реки хлынули вниз неудержимыми грохочущими потоками.

Дорога, по которой я шел, вилась по ущелью, но оно совсем не казалось туманным и мрачным. Наоборот, все ущелье было залито ярким солнечным светом. Слева от дороги крутой горный склон был сплошь покрыт лиственным лесом. Там росли буки и грабы. Изредка ярко краснели клены. Справа от меня обрывалась пропасть, и где-то внизу шумела и пенилась речка Белая. За речкой, на том берегу, виднелся снова лес, от самой воды и до неба.

Местами лес раздвигали гранитные скалы. Отвесной стеной они подступали к дороге. Тут она шла по узкому выступу над пропастью. И все-таки даже эти места обнаженного камня бы­ли совсем не мрачны. Яркий солнечный блеск делал все кругом светлым и радостным.

Чем дальше дорога уходила в горы, тем живописнее стано­вились места. Вот горы снова расступились. Впереди долина. Посреди нее весело бежит по камням та же речка Белая. На берегах из густой зелени садов выглядывают домики станицы.

Мы проезжаем селение и переправляемся через речку вброд. Дальше наш путь идет по другому берегу.

За станицей дорога вновь уходит в горы. Солнце начинает как следует припекать. Я снимаю с себя куртку и шапку, иду, как летом, в одной рубашке, с расстегнутым воротом. Если не глядеть на разряженный по-осеннему лес, можно подумать, что сейчассамый разгар лета. В воздухе летают бабочки, на камнях греются ящерицы, и между камнями зеленеет трава. А вот и ли­сточки земляники, нашейлесной земляники.

Я присаживаюсь на теплый от солнца камень и рассматри­ваю эти листочки, как милых, старых друзей. Что-то краснеется среди листвы. Так и есть — ягода, переспелая, побуревшая от солнца. Я срываю ее и вспоминаю, как однажды, много-много лет назад, было очень жаркое лето и у нас под Тулой к осени второй раз созрела земляника.

От переспелой ягоды исходит сладкий, приятный запах. Вот так же пахнут скошенные, уже увядшие цветы. Это запах ухо­дящего лета. Я еще раз осматриваюсь по сторонам и гляжу на горы, ярко расписанные красками осени.

К вечеру мы прибыли в станицу Хамышки. Я старался отгадать, от какого слова происходит это название. Вероятнее всего, от слова «камешки». Ведь берег реки, где расположена стани­ца, сплошь усыпан мелкими камнями.

Я высказал свою догадку моему вознице.

— Нет, не так, — равнодушно сказал он. — Это название черкесское, а по-нашему значит «собачья яма».

— Почему же собачья яма? — удивился я.

— А кто ж их знает... — так же равнодушно ответил мои не­разговорчивый спутник.

В Хамышках мы переночевали и на следующий день благо­получно добрались до конца нашего пути — поселка Гузерипль. На самом берегу быстрой реки, у подножия лесистых гор, приютилось несколько красивых домиков — управление северной части Кавказского заповедника