По горным тропам. От Майкопа до Гузерипля
Много самых различных мест объехал я за всю свою жизнь, а вот на Кавказ впервые попал только в 1954 году. В октябре я поехал в Кавказский заповедник.
Управление заповедника находится в Майкопе. Это чудесный городок: белые домики с зелеными ставнями; возле каждого домика сад. Улицы прямые, широкие, все сплошь обсажены деревьями.
Когда я приехал, было тепло совсем по-летнему, но листва на деревьях уже начала вянуть. Желтые листья висели на концах ветвей, падали на тротуары, на мостовую. Ярко светило солнце, и от золотой листвы весь городок казался еще светлее и наряднее.
Но как ни хорош Майкоп в осенние дни, мне все же хотелось поскорее попасть в горы, в леса. Поэтому, договорившись с директором заповедника о плане маршрута, я в эту же ночь выехал на местном поезде в Коджах — последнюю станцию в самом предгорье.
Сидя в вагоне, я невольно прислушивался к разговорам соседей. Вместе со мной ехала партия лесостроительных рабочих. Они разговаривали о своих обычных делах, о лесах, о высокогорных пастбищах, о трудностях работы в горах. В их разговорах то и дело слышались такие слова, как «альпика», «субальпика». И мне как-то странно и непривычно было слышать этимудреные словечки, сказанные вскользь, между прочим. До сих пор я слышал их только в университете или на заседаниях научных обществ. Их произносили ученые сотрудники высокогорных экспедиции, — произносили внушительно, так, что слушатели чувствовали невольное уважение и к этим словам и в особенности к людям, которые побывали в таких заоблачных высотах. А здесь, в прокуренном махоркой вагоне, те же слова произносились, как что-то самое обычное, повседневное.
Сидел на лавке против меня какой-то парень и рассказывал своему соседу:
— Прорубили мы просеку в кустарнике. Жара, а воды нет. Так и пришлось лезть в субальпику, там еще снег кое-где лежал. Ну, значит, напились «суворовского чайку» — водички, отдохнули малость — и опять вниз, за работу.
Я слушал эти рассказы и радостно думал о том, что через день-два и сам побываю в таких же местах.
Ночью поезд пришел в Коджах. В полнейшей темноте я кое-как добрался до небольшого домика — базы заповедника — и лег спать.
Настало утро. Я выглянул в окно. Сплошной туман заволакивал всю окрестность. Я быстро оделся и вышел во двор.
Двое рабочих заповедника запрягали в повозку пару лошадей. Через полчаса мы тронулись в путь.
Туман к этому времени постепенно рассеялся, выглянуло солнце, и я первый раз в жизни увидел горы Кавказа.
Они были сплошь покрыты лесом и расписаны всеми цветами осени.
Опередив нашу подводу, которая еле ползла по камням и выбоинам, я ушел далеко вперед. Я осматривался по сторонам и не мог поверить своим глазам. Сколько раз видел я на картинах изображения Кавказских гор, и как мало походило это на настоящие горы!
Я родился и прожил всю жизнь на равнине, среди рязанских, тульских полей и лесов. И вдруг — словно сказочный великан сдавил, смял в складки привычную мне ровную землю. Лес и долины вздыбились вверх, к небесам, а реки хлынули вниз неудержимыми грохочущими потоками.
Дорога, по которой я шел, вилась по ущелью, но оно совсем не казалось туманным и мрачным. Наоборот, все ущелье было залито ярким солнечным светом. Слева от дороги крутой горный склон был сплошь покрыт лиственным лесом. Там росли буки и грабы. Изредка ярко краснели клены. Справа от меня обрывалась пропасть, и где-то внизу шумела и пенилась речка Белая. За речкой, на том берегу, виднелся снова лес, от самой воды и до неба.
Местами лес раздвигали гранитные скалы. Отвесной стеной они подступали к дороге. Тут она шла по узкому выступу над пропастью. И все-таки даже эти места обнаженного камня были совсем не мрачны. Яркий солнечный блеск делал все кругом светлым и радостным.
Чем дальше дорога уходила в горы, тем живописнее становились места. Вот горы снова расступились. Впереди долина. Посреди нее весело бежит по камням та же речка Белая. На берегах из густой зелени садов выглядывают домики станицы.
Мы проезжаем селение и переправляемся через речку вброд. Дальше наш путь идет по другому берегу.
За станицей дорога вновь уходит в горы. Солнце начинает как следует припекать. Я снимаю с себя куртку и шапку, иду, как летом, в одной рубашке, с расстегнутым воротом. Если не глядеть на разряженный по-осеннему лес, можно подумать, что сейчассамый разгар лета. В воздухе летают бабочки, на камнях греются ящерицы, и между камнями зеленеет трава. А вот и листочки земляники, нашейлесной земляники.
Я присаживаюсь на теплый от солнца камень и рассматриваю эти листочки, как милых, старых друзей. Что-то краснеется среди листвы. Так и есть — ягода, переспелая, побуревшая от солнца. Я срываю ее и вспоминаю, как однажды, много-много лет назад, было очень жаркое лето и у нас под Тулой к осени второй раз созрела земляника.
От переспелой ягоды исходит сладкий, приятный запах. Вот так же пахнут скошенные, уже увядшие цветы. Это запах уходящего лета. Я еще раз осматриваюсь по сторонам и гляжу на горы, ярко расписанные красками осени.
К вечеру мы прибыли в станицу Хамышки. Я старался отгадать, от какого слова происходит это название. Вероятнее всего, от слова «камешки». Ведь берег реки, где расположена станица, сплошь усыпан мелкими камнями.
Я высказал свою догадку моему вознице.
— Нет, не так, — равнодушно сказал он. — Это название черкесское, а по-нашему значит «собачья яма».
— Почему же собачья яма? — удивился я.
— А кто ж их знает... — так же равнодушно ответил мои неразговорчивый спутник.
В Хамышках мы переночевали и на следующий день благополучно добрались до конца нашего пути — поселка Гузерипль. На самом берегу быстрой реки, у подножия лесистых гор, приютилось несколько красивых домиков — управление северной части Кавказского заповедника