У четвероногих строителей. Бобровая ферма

Заведующая бобровой фермой Надежда Ивановна охотно согласилась показать мне, как живут ее многочисленные пи­томцы.

Мы пришли на ферму. Она находится на самом берегу реки Усманки и состоит из целого ряда отдельных помещении, как бы отдельных квартир для каждой бобровой семьи. Бобровую хатку с успехом здесь заменяет бревенчатый домик.

Надежда Ивановна приподняла крышку одного из таких помещении, и я заглянул внутрь бобровой «квартиры». Она состояла из двух «комнат»: передней — как бы прихожей и ос­новной — жилой.

В жилом помещении, как и в природных условиях, бобры устроили себе из мелко нагрызенных стружек мягкую, пружи­нистую постель. Она была совершенно сухая и белоснежной чистоты. Но и в переднем помещении я тоже увидел немного осиновых стружек, причем они были значительно более темные, видно, еще сырые.

Надежда Ивановна пояснила мне, что бобры, прежде чем устроить постель, нагрызенные ими стружки сперва просуши­вают в первой камере своего помещения и только потом уже употребляют их на подстилку.

Вообще в бобровом домике было очень чисто. Видимо, четвероногие хозяева жилища об этом весьма заботились. Но самих зверей ни в первой, ни во второй камере мы не нашли.

— Они купаются, — сказала Надежда Ивановна.— Вон, поглядите.

Я взглянул, куда она указывала.

От домика вниз по берегу шел широкий выгул, огорожен­ный с двух сторон толстыми железными прутьями и открытый сверху. Заканчивался он в речке решетчатой купальней. В ней - то и находились обитатели этого домика. Они привольно плава­ли и ныряли.

Мы пошли дальше осматривать ферму. Рядом с первым по­мещением бобров находилось второе, третье и т. д. Мы осмот­рели внутренность еще нескольких бобровых «квартир». Мно­гих бобров мы застали дома. Они относились к нам по-разному. Одни бобры, как только приоткрывалась крышка, выскакивали из домика наружу и бежали в купальню; другие встречали нас весьма дружелюбно: привставали на задние лапы, упираясь в пол широкими хвостами, и тянули к Надежде Ивановне свои тупорылые усатые мордочки, как будто приветствовали ее. Тут же в домиках были и бобрята; по внешности они мало отлича­лись от взрослых бобров, были только значительно меньше раз­мером и пушистее.

Затем Надежда Ивановна показала мне более просторное помещение. Там сидели вместе около десяти бобров.

— Это наш молодняк. Они ручные. Мы их содержим вме­сте. Потом будем рассаживать — не по парам, а к одному бобру по две бобрихи. Такие опыты мы уже проводили, они дают хорошие результаты.

Рассматривая бобров, я заметил, что они не все одинаковы по внешнему виду. Об этом мне уже рассказывал Леонид Сер­геевич. Действительно, одни из зверей имели светло-бурую окраску и были поменьше, другие — более черную и были немного крупнее.

Я сказал об этом Надежде Ивановне.

— Это верно, — ответила она. — Черные бобры обычно несколько крупнее светлых и мех у них более красивый. Вот мы и стараемся разводить именно таких крупных и черных бобров.

— А как же этого добиться?

— Все опытом дается, — ответила Надежда Ивановна. — Мы уже давно наблюдаем за тем, у каких родителей какие родятся бобрята, и вот что подметили: у бурых родителей или у такой пары, где один бурый, а другой черный, могут родиться бобрята и бурые, и черные. Но зато, если оба родителя черные, и бобрята у них обязательно черными родятся, бурых никогда не бывает. На ферме мы и подбираем пары по цвету меха, и потомство у нас получается именно такое, какое нам нужно... А теперь пойдемте взглянуть на наш питомник для малышей,— сказала Надежда Ивановна.

Мы миновали узкий проулочек и вошли в небольшое кирпичное здание. Внутри была просторная комната. По стенам стояли решетчатые ящики. Я подошел к одному из них. В нем сидел чудесный зверек — мягкий, пушистый бобренок, а рядомв соседней клетке — еще один; и дальше в каждой клетке бы­ло по бобренку.

— Тут вам Зина покажет свое хозяйство, — сказала На­дежда Ивановна, указывая мне на румяную, веселую девуш­ку. — А я пойду на кухню погляжу, как бобрам корм го­товят.

Пока Зина показывала мне бобрят, в комнату вошел еще один сотрудник в белом халате.

— Это Виталии Александрович, наш врач, — познакомила меня Зина. — Сейчас увидите, как мы будем купать и кормить «детвору».

Я отошел в сторону, чтобы не мешать.

В комнату принеслибольшой таз, туда налили воды, и на­чалось купание.

Зина брала из клеток по одному бобренку и сажала в таз. Малышу это, видимо, очень нравилось. Он забавно шлепал поводе лапами и хвостом, очевидно, воображая, что плавает, а Зина в это время слегка поливала на него воду. Так принял ванну по очереди каждый бобренок.

Не менее занятно было наблюдать и за кормлением этих чудесных зверьков.

Несмотря на то, что они прекрасно грызли морковь и ели другой растительный корм, их еще подкармливали молоком из соски. Зина брала к себе на колени бобренка и начинала его кормить.

С каким аппетитом бобрята принимались за еду! Они чмо­кали, как-то особенно покрякивали и уплетали молоко, придерживая бутылку передними лапами. Только у одного малыша почему-то никак не ладилось — он ни за что не хотел брать соску. Бобренок сердито фыркал, отворачивался и отталкивал от себя бутылку.

— Долго ты еще будешь у меня безобразничать? — рассердилась Зина. — Глупый! Попробуй сначала, а уж потом отво­рачивайся, если не по вкусу придется. — И она очень ловко, как-то сбоку, подсунула соску в рот непослушному малышу. И сразу дело пошло на лад. Почувствовав во рту вкус молока, бобренок громко чмокнул и засосал.

— Ну, вот и понравилось, — засмеялась Зина. — Он только два дня как пойман и к нам привезен, — объяснила она мне по­ведение бобренка. — Ничего, привыкнет, молодцом будет, — ласково говорила она, поглаживая малыша по шелковой шерстке.

Доктор внимательно наблюдал за купанием и кормлением бобрят и записывал в дневник, кто как ел и как вел себя во время купания.

Среди малышей некоторые оказались не совсем здоровы. Их Виталии Александрович выслушал, ощупал и прописал лекарство.

Когда кормление и осмотр были закончены, Виталии Алек­сандрович пригласил меня заглянуть в его лечебницу. Она находилась в этом же здании, по соседству.

Там все сверкало белизной. Посередине стоял белый стол, а у стены стеклянный шкаф с инструментами.

— На этом столе мы наших пациентов и осматриваем,— сказал доктор. — Да вот, кажется, несут одного.

Вошла женщина, неся на руках толстого, крупного бобра. Он сидел совершенно спокойно и ничуть не смутился при­сутствием посторонних людей. Зверек был, по-видимому, ручной.

— Что с ним такое? — спросил доктор.

— Где-то о проволоку или о гвоздь хвост оцарапал.

— Сажайте сюда, — указал Виталии Александрович.

«Пациента» водрузили на стол и начали осматривать хвост.

К такой процедуре бобр отнесся тоже весьма спокойно.

Ранка оказалась незначительной, и ее тут же продезинфици­ровали.

— Можете домой отправляться, — сказал доктор.

— Ну, толстяк, иди сюда, — шутливо позвала женщина, с трудом поднимая мешковатого, толстого зверя. — Ух ты, какой тяжелющий! Все руки оттянет, пока донесешь.

И нянюшка с «пациентом» ушла.

— Это все пустяки, — сказал Виталии Александрович. — А вот иной раз так погрызутся, такие раны понаделают, про­сто жуть! Тут уж настоящую операцию делать приходится и швы накладывать.

— Что же, вы усыпляете их?

— Конечно, под общим наркозом делаем, по всем прави­лам. Вот и маски для хлороформа, — указал он на стеклянный шкаф, где лежали различные хирургические инструменты.

— И часто приходится оперировать?

— Да когда как. Один раз, помню, каждый день приходи­лось, да еще по нескольку раз.

— Откуда же столько больных набралось?

— А это очень занятный случай вышел. У нас в загоне со­держались вместе пятнадцать ручных бобров. Как-то в начале сентября утром приходит сотрудник к нам в вольеру и видит — у одного бобра хвост очень сильно поранен. Принесли в лечебницу, осмотрели — хвост, видимо, погрызен. Пришлось заши­вать. А на следующее утро уже двух из той же вольеры несут, и тоже с изгрызенными хвостами. Что за чудеса! Никогда этибобры между собой не дрались, жили мирно, и вдруг!.. Глазам не верим. Но раны явно от зубов, и раны огромные. Стали следить за этими бобрами. Сидят смирно, спят все вместе, ку­чей, никто никого не трогает, а как утро — так снова раненый. Кто же их портит? Уж не снаружи ли враг пробирается? Устроили суточное дежурство, назначили премию тому, кто обнаружит или поймает таинственного врага.

Один из служителей решил поставить в воде вокруг этой вольеры ловушки. И что же вы думаете? Наутро в одной из них оказался крупный дикий бобр. Он-то нашим бобрам хво­сты и пообгрызал. Потом уж мы разобрались, как дело было. В бобровой купальне пол решетчатый. Бобры рассядутся в воде у берега, хвосты вниз через щели свесят, а между дном купаль­ни и дном реки свободное пространство; вот туда-то и заплывал этот разбойник. Заплывет, да и рванет зубами за хвост. А вы видали, какие у взрослого бобра зубищи? Он ими не то что хвост, дерево, как ножом, режет.

— Но зачем же ему понадобилось хвосты у бобров грызть да еще за этим под купальню забираться?

— Ну, уж об этом вы у него самого спросите, — засмеялся Виталии Александрович. — Кстати, его как поймали в ловушку, так и оставили на ферме. Отличный зверь оказался, красавец, крупный, черный, как головешка.

— И ни с кем из бобров не дрался на ферме?

— Ни с кем решительно, — ответил Виталии Александро­вич.

Мы посидели еще немного, но «пациентов» больше не приносили.

В это время снаружи за дверью что-то громко застучало, загремело...

— Значит, уже четыре часа, — сказал Виталии Александро­вич: — время кормежки. Пойдите взгляните, как их кормить будут.

Я поспешил наружу.

Вдоль вольер по рельсам каталась тележка. Сзади ее под­талкивал служащий. В тележке находился корм для бобров. Подойдя поближе, я увидел, что бобрам привезли нарезаннуюморковь и свеклу. Все это было переметано с отрубями и му­кой. Этот корм служащий заповедника развозил от одной вольеры к другой.

Но что в это время творилось в самих вольерах! Все бобры, очевидно, уже давно привыкли к определенному времени кор­межки. Стук тележки был условным сигналом, возвещавшим, что «кушанье сейчас будет подано».

И вот все бобры повыскочили из своих домиков, из водое­мов и, стоя на задних лапах, заглядывали через решетку. Звери с большим нетерпением поджидали, когда им дадут закусить. Некоторые из бобров от нетерпения хватали в лапы свои кор­мушки и громко ими стучали.

Я узнал, что каждый бобр в день получает по два килограм­ма комбинированных кормов, а кроме того осиновых или оль­ховых палок.

Слушая рассказ служителя о бобровом меню, я невольно улыбнулся: «Хорош обед — из осиновых палок!» Но бобры, видимо, придерживались иного мнения. Усевшись у самой во­ды, они с аппетитом уплетали свежую осиновую кору, ловко обгрызая ее своими мощными, острыми резцами.

День, проведенный на ферме, дал мне много интереснейших наблюдений над жизнью бобров. Конечно, сколько бы я ни караулил в природе возле бобрового поселения, я никогда не смог бы увидеть и сотой доли того, что я понаблюдал у бобровой клетки.

Только поздно вечером вернулся я с фермы в отведенную мне комнату, но спать не хотелось. «Пойду-ка пройдусь перед сном вдоль Усманки», — решил я и снова отправился к речке.

Она была тихая и по-ночному совсем темная. Только вдали, на излучине, вода еще слегка серебрилась.

Я шел не торопясь по берегу. От реки тянуло свежестью. Бесшумно, как темные ночные птицы, над самой водой то и де­ло сновали летучие мыши. Порой под кустами в воде что-то всплескивало и ворочалось. Может быть, это ходила крупная рыба? «А может быть, — улыбнувшись, подумал я, — это новый разбойник — дикий бобр плывет к ферме, чтобы напасть на ручных бобров и наказать их за то, что они так охотно живут у людей и так легко променяли свои бобровые хатки на бревенчатый домик, построенный для них человеком».