Забавное происшествие на болоте

Однажды ранним утром к нам приехал мой приятель — художник. Это был уже пожилой человек, высокий, худой, в какой-то остроконечной шляпе. Приятель очень любил природу, всякую живность и великолепно ее рисовал.

— Решил взглянуть на ваш сказочный островок, — весело проговорил он, ставя в уголок ящик с красками и снимая пыль­ник. — Уж помогите мне туда пробраться, сделать два — три рисунка.

— Пробраться туда я, конечно, вам помогу, — ответил я, — но рисовать там, на месте, вам вряд ли удастся. Ведь это плавучий остров. Ни сидеть, ни даже стоять на одном месте нельзя, иначе провалишься в воду. Нужно все время ходить, а на ходу какое же рисование!

— Эх, жаль! — огорчился приятель. — А мне бы хотелось именно там, на месте, кое-что набросать.

Мы стали думать и вот что придумали: взять на остров большой лист фанеры и положить его там, где корневища спле­лись покрепче. Приятель поставит на этот лист свой треногийпоходный стульчик, сядет на него и будет рисовать.

— Только долго на одном месте не сидите, — предупредил я. — Как увидите, что лист начал погружаться вглубь, а кру­гом выступила вода, — сейчас же становитесь на лыжи и пере­таскивайте фанеру на другое место. Весь остров очень одно­образен, так что в любом месте будет одна и та же картина: ро­гоз и среди него много гнезд.

— Ну и прекрасно, — охотно согласился мой гость.

С большим трудом мы разыскали в поселке двухметровый лист толстой фанеры, взяли его с собой в лодку, положили туда же двое лыж и поплыли на остров.

Приятель захватил с собойскладной стульчик, лист бумаги, приколотый к картонной папке, и маленький ящичек с акварельными красками. Тяжелый коробок с маслом пришлось оставить дома. Пузырек с водой, чтобы макать туда кисточку, товарищ повесил на веревочке себе на шею. В общем, все снаряжение получилось очень легкое и совсем не громоздкое.

Подплыв к острову, мы высадились на него, стали на лы­жи, положили фанеру на головы и двинулись к гнездовью.

Идти на лыжах, неся фанеру на голове, было крайне не­удобно, но зато этот щит надежно предохранял нас от нападения чаек.

Мы благополучно, ни разу не провалившись, добрели до се­редины островка, где корневища были наиболее крепко сплете­ны, и там опустили наш щит. Приятель поставил на него свой стульчик, сел, огляделся по сторонам и уже хотел взяться за рисование. Но ему очень мешали птицы. Они то и дело налета­ли на непрошенного гостя, ударяя его грудью и крыльями.

— Не машите руками, потерпите немного,—посоветовал я, — тогда они скорее успокоятся и перестанут на вас напа­дать.

Я отошел в сторону, а приятель замер, предоставляя серди­тым птицам полную возможность себя колотить. При каждом нападении он только поеживался и забавно втягивал голову в плечи.

Как я и ожидал, неподвижность сидящего человека подействовала на чаек успокоительно. Через какие-нибудь пять — шесть минут они уже оставили его в покое и начали рассажи­ваться на гнезда.

Приятель осторожно взялся за рисование, а я отправился обратно к лодке. Приплыв домой, я сел за стол, собираясь за­писать все то, что наблюдал накануне.

Из окна моей комнаты был виден весь островок. Что-то там делает мой гость? Я взглянул в окно. Из зеленых, уже подрос­ших за весну зарослей рогоза по пояс высовывалась долговя­зая фигура художника. Отсюда, издали, он в своейсерой полотняной блузе и остроконечной шляпе сам походил на какую-то забавную хохлатую птицу, сидящую в гнезде.

«Ну, пусть рисует», — подумал я, принимаясь за работу.

Минут через десять — пятнадцать я вновь поглядел в окно. Художник сидел все на том же месте, но теперь из камышей он виднелся уже не по пояс, а только по шею.

«Эх! Ведь предупреждал его: как начнете слегка погру­жаться, сейчас же перебирайтесь на новое место, — с досадой подумал я. — Досидится, пока не юркнет. Тогда и рисование, и краски — все пропадет. Ну, да не маленький, сам понимает».

Мне хотелось поскорее закончить описание своих вчераш­них наблюдений, и поэтому я снова принялся за работу. Сколь­ко я проработал — не знаю, но только вдруг в соседней ком­нате послышался взволнованный голос жены:

— А где же Петр Иванович?

Глянул в окно, а из камышей только одна шляпа торчит. Тут уже ждать было нечего, скорее лыжи в охапку — и на остров.

Подхожу ближе, смотрю — сидит мои Петр Иванович в во­де выше пояса, будто в большущей ванне. Коробочек с краска­ми тут же рядом плавает. Пузырька с водой нигде нет, да он и не нужен — воды кругом хоть отбавляй. Петр Иванович макает кисть и вправо, и влево, куда захочет. А в другой руке держит свой рисунок.

Я издали на рисунок взглянул и прямо ахнул: какой там этюд — настоящая картина, да еще какая! Смотрю на нее — будто в зеркале отражается весь островок, с зелеными камы­шами, с чайками. Взглянул на картину, потом опять на худож­ника. Глубоко прогнулась под ним сплавина, много воды кругом набралось. Еще минута — не выдержат корневища, лоп­нут, и прощай тогда все труды, и картина прощай, все в грязи очутится.

Кричу приятелю:

— Кончайте! Выбирайтесь скорей!

А он, видимо, так увлекся, что ничего и не замечает.

— Сейчас, сейчас, — говорит, — еще два штриха...

— «Два штриха», — перебиваю я, — и вы на дне. Понимае­те? Провалитесь, и все пропадет.

Тут только до Петра Ивановича наконец дошло, что он не у себя в мастерской, а на топком болоте. Огляделся кругом.

— Да, — говорит, — малость подзагруз! Как же мне теперь выбираться?

«Ну,—думаю, — это уже не беда, здесь неглубоко, выбе­рется как-нибудь. А вот как рисунок спасти? Подойти поближе и взять невозможно — сразу же оба провалимся. Как же быть?

Да вот как!» Я быстро протянул приятелю палку, которую всегда носил с собой, когда ходил по острову, и говорю Петру Ивановичу:

— Оторвите рисунок от картонки, приколите к палке, вот так. Теперь я его возьму.

Ну, рисунок в моих руках, он спасен! Значит, труды не про­пали даром, а остальное не так уж важно. Я повернулся и поскорее пошел прочь, подальше от ненадежного места.

Только отошел несколько шагов — слышу сзади какой-то всплеск, возню и потом испуганный крик:

— Алексеич, спасайте!

Оглянулся, а мои Петр Иванович уже в воде — вернее, в грязи; барахтается выше пояса. Вид перепуганный.

— Ничего, ничего, — успокаиваю я, — здесь неглубоко, утонуть нельзя. Вы животом старайтесь на корневища лечь и ползите, ползите подальше от места, где провалились.

Через час мы уже были дома, пили на крылечке чаи и весе­ло поглядывали на зеленый остров, над которым, как белые бабочки, носились чайки.

Свой рисунок Петр Иванович вставил в рамку и повесил у себя над диваном.

Сколько раз потом, сидя у него в кабинете, особенно в зим­ние вечера, когда за окном завывала вьюга и сыпала в стекла горсти мерзлого снега, мы весело вспоминали о том, с какими трудностями и приключениями явилось на свет это произведение искусства.