Забавное происшествие на болоте
Однажды ранним утром к нам приехал мой приятель — художник. Это был уже пожилой человек, высокий, худой, в какой-то остроконечной шляпе. Приятель очень любил природу, всякую живность и великолепно ее рисовал.
— Решил взглянуть на ваш сказочный островок, — весело проговорил он, ставя в уголок ящик с красками и снимая пыльник. — Уж помогите мне туда пробраться, сделать два — три рисунка.
— Пробраться туда я, конечно, вам помогу, — ответил я, — но рисовать там, на месте, вам вряд ли удастся. Ведь это плавучий остров. Ни сидеть, ни даже стоять на одном месте нельзя, иначе провалишься в воду. Нужно все время ходить, а на ходу какое же рисование!
— Эх, жаль! — огорчился приятель. — А мне бы хотелось именно там, на месте, кое-что набросать.
Мы стали думать и вот что придумали: взять на остров большой лист фанеры и положить его там, где корневища сплелись покрепче. Приятель поставит на этот лист свой треногийпоходный стульчик, сядет на него и будет рисовать.
— Только долго на одном месте не сидите, — предупредил я. — Как увидите, что лист начал погружаться вглубь, а кругом выступила вода, — сейчас же становитесь на лыжи и перетаскивайте фанеру на другое место. Весь остров очень однообразен, так что в любом месте будет одна и та же картина: рогоз и среди него много гнезд.
— Ну и прекрасно, — охотно согласился мой гость.
С большим трудом мы разыскали в поселке двухметровый лист толстой фанеры, взяли его с собой в лодку, положили туда же двое лыж и поплыли на остров.
Приятель захватил с собойскладной стульчик, лист бумаги, приколотый к картонной папке, и маленький ящичек с акварельными красками. Тяжелый коробок с маслом пришлось оставить дома. Пузырек с водой, чтобы макать туда кисточку, товарищ повесил на веревочке себе на шею. В общем, все снаряжение получилось очень легкое и совсем не громоздкое.
Подплыв к острову, мы высадились на него, стали на лыжи, положили фанеру на головы и двинулись к гнездовью.
Идти на лыжах, неся фанеру на голове, было крайне неудобно, но зато этот щит надежно предохранял нас от нападения чаек.
Мы благополучно, ни разу не провалившись, добрели до середины островка, где корневища были наиболее крепко сплетены, и там опустили наш щит. Приятель поставил на него свой стульчик, сел, огляделся по сторонам и уже хотел взяться за рисование. Но ему очень мешали птицы. Они то и дело налетали на непрошенного гостя, ударяя его грудью и крыльями.
— Не машите руками, потерпите немного,—посоветовал я, — тогда они скорее успокоятся и перестанут на вас нападать.
Я отошел в сторону, а приятель замер, предоставляя сердитым птицам полную возможность себя колотить. При каждом нападении он только поеживался и забавно втягивал голову в плечи.
Как я и ожидал, неподвижность сидящего человека подействовала на чаек успокоительно. Через какие-нибудь пять — шесть минут они уже оставили его в покое и начали рассаживаться на гнезда.
Приятель осторожно взялся за рисование, а я отправился обратно к лодке. Приплыв домой, я сел за стол, собираясь записать все то, что наблюдал накануне.
Из окна моей комнаты был виден весь островок. Что-то там делает мой гость? Я взглянул в окно. Из зеленых, уже подросших за весну зарослей рогоза по пояс высовывалась долговязая фигура художника. Отсюда, издали, он в своейсерой полотняной блузе и остроконечной шляпе сам походил на какую-то забавную хохлатую птицу, сидящую в гнезде.
«Ну, пусть рисует», — подумал я, принимаясь за работу.
Минут через десять — пятнадцать я вновь поглядел в окно. Художник сидел все на том же месте, но теперь из камышей он виднелся уже не по пояс, а только по шею.
«Эх! Ведь предупреждал его: как начнете слегка погружаться, сейчас же перебирайтесь на новое место, — с досадой подумал я. — Досидится, пока не юркнет. Тогда и рисование, и краски — все пропадет. Ну, да не маленький, сам понимает».
Мне хотелось поскорее закончить описание своих вчерашних наблюдений, и поэтому я снова принялся за работу. Сколько я проработал — не знаю, но только вдруг в соседней комнате послышался взволнованный голос жены:
— А где же Петр Иванович?
Глянул в окно, а из камышей только одна шляпа торчит. Тут уже ждать было нечего, скорее лыжи в охапку — и на остров.
Подхожу ближе, смотрю — сидит мои Петр Иванович в воде выше пояса, будто в большущей ванне. Коробочек с красками тут же рядом плавает. Пузырька с водой нигде нет, да он и не нужен — воды кругом хоть отбавляй. Петр Иванович макает кисть и вправо, и влево, куда захочет. А в другой руке держит свой рисунок.
Я издали на рисунок взглянул и прямо ахнул: какой там этюд — настоящая картина, да еще какая! Смотрю на нее — будто в зеркале отражается весь островок, с зелеными камышами, с чайками. Взглянул на картину, потом опять на художника. Глубоко прогнулась под ним сплавина, много воды кругом набралось. Еще минута — не выдержат корневища, лопнут, и прощай тогда все труды, и картина прощай, все в грязи очутится.
Кричу приятелю:
— Кончайте! Выбирайтесь скорей!
А он, видимо, так увлекся, что ничего и не замечает.
— Сейчас, сейчас, — говорит, — еще два штриха...
— «Два штриха», — перебиваю я, — и вы на дне. Понимаете? Провалитесь, и все пропадет.
Тут только до Петра Ивановича наконец дошло, что он не у себя в мастерской, а на топком болоте. Огляделся кругом.
— Да, — говорит, — малость подзагруз! Как же мне теперь выбираться?
«Ну,—думаю, — это уже не беда, здесь неглубоко, выберется как-нибудь. А вот как рисунок спасти? Подойти поближе и взять невозможно — сразу же оба провалимся. Как же быть?
Да вот как!» Я быстро протянул приятелю палку, которую всегда носил с собой, когда ходил по острову, и говорю Петру Ивановичу:
— Оторвите рисунок от картонки, приколите к палке, вот так. Теперь я его возьму.
Ну, рисунок в моих руках, он спасен! Значит, труды не пропали даром, а остальное не так уж важно. Я повернулся и поскорее пошел прочь, подальше от ненадежного места.
Только отошел несколько шагов — слышу сзади какой-то всплеск, возню и потом испуганный крик:
— Алексеич, спасайте!
Оглянулся, а мои Петр Иванович уже в воде — вернее, в грязи; барахтается выше пояса. Вид перепуганный.
— Ничего, ничего, — успокаиваю я, — здесь неглубоко, утонуть нельзя. Вы животом старайтесь на корневища лечь и ползите, ползите подальше от места, где провалились.
Через час мы уже были дома, пили на крылечке чаи и весело поглядывали на зеленый остров, над которым, как белые бабочки, носились чайки.
Свой рисунок Петр Иванович вставил в рамку и повесил у себя над диваном.
Сколько раз потом, сидя у него в кабинете, особенно в зимние вечера, когда за окном завывала вьюга и сыпала в стекла горсти мерзлого снега, мы весело вспоминали о том, с какими трудностями и приключениями явилось на свет это произведение искусства.